Утро. Пронзительный луч солнца навязчиво впился в глаза. Не менее пронзительная боль железным обручем сдавила виски. "Вот ведь наказание, и за что такие муки?" - подумал он и попытался вспомнить события вчерашнего дня. "Спорили за политику - помню, потом выпивали, закусывали, потом спорили о женщинах, я еще защищал их, - помню, потом снова выпивали, потом..., потом..., - не помню, черт, сколько времени?"
Он с трудом приподнялся с кровати и на полусогнутых проследовал в кухню – там, на нижней полке должен был быть кефир, "... да, кисломолочное специально выпускают для того, чтобы выпивать по утрам!" Кефир, как не странно оказался на месте. "День начинается неплохо...", - подумал он и с наслаждением отхлебнул изрядный глоток густого необезжиренного и ледяного напитка. Сознание медленно возвращалось, предметы начали приобретать свои привычные очертания и формы. Сортир, душ, паста и бритва придали ему вид уставшего от изнурительного труда стихоплета, не спавшего всю ночь в попытках создать нечто великое. На миг он даже увлекся собой: "...лихорадочный огонь во взоре - такой бывает у гениев в момент посещения их воспаленного мозга очередного озарения, непокорный чуб, белоснежная улыбка - хорош...!" - говорил он себе, но какая - то назойливая мысль настойчиво стучала в висках, - и это была не боль.
"Эфир! Работа, сегодня в 9 - 00 меня ждут в студии! Месяц ушел на сбор материалов и шансы, наконец, заявить о себе, могут быть утрачены за несколько минут и, может быть, навсегда!" - так думал он, мотаясь по квартирке в поисках часов. К счастью искать долго не пришлось - массивные стрелки старинных часов - маятника вывели его на свой стук, - наручные искать было бесполезно. Стук удивительным образом вошел в резонанс с частотой грохота в висках, но ему было не до того. "Еще полтора часа, еще есть полтора часа - время, чтобы все расставить на свои места. Нужно привести себя в порядок, опрокинуть соточку с чашечкой кофе и все будет оккей!" "И еще, …, хорошо бы за это чем - то заплатить!"
Так думал он, яростно захлопывая дверцу опустевшего за ночь холодильника. "Свинья, моя свинья, мое спасенье и упование, т.е. корова, недойная моя телочка, где ты?" - трубно вещал он, ища заветную копилку - корову. Нашел под рубашкой на серванте. Корова печально смотрела на него своими глупыми и добрыми глазами ничуть не предвещавшими безвременной кончины. Каждый месяц, в течение года, она исправно питалась свежей зеленью и была вполне довольна жизнью. "Но видимо всему есть предел и даже у вещей есть свой рок, а злой он или добрый - не нам судить!" - философски промолвил он и, выйдя на кухню, с размаху, что есть силы, шваркнул буренку об пол. Куски разлетелись с жалобным звоном и плоды трудов праведных предстали перед довольным взором журналюги. "Хорошие мои, вы знали, для кого вас печатали, вы ждали меня, я уже пришел..." - бормотал он, лихорадочно собирая купюры в охапку и отправляя на дно сумки - "...вы будете со мной теперь, я ваш султан и господин..." промолвил он и вышел во двор.
Ближайшее кафе, тихое и уютное, чудом сохранившее стиль и колорит "времен застоя", располагалось в двух кварталах от дома. Тихое оно было только в это время, потому что алкаши предпочитали что - нибудь попроще, а уютное, потому что, несмотря на скромность обстановки, хозяйка, по возможности, старалась поддерживать зал в чистоте, и даже раскошелилась на мебель из натурального дерева и цветы в вазочках, которые любовно холила на подоконнике. Да и кухня там была очень даже ничего - без консервантов!
Ему не было дела до кухни, ему не было дела до цветов на подоконниках и мебели из натурального дерева, у него был план, а в глазах его горел странноватый не совсем здоровый блеск. "Эфир начнется через час и за этот час нужно прийти в себя! Голос должен обрести твердость, а взор и мозг - ясность!" "150 Арарата и двойной кофе" - бросил он через стойку дородной барменше и окинул взглядом зал, выбирая столик. Никогда еще выбор не был так велик: все столики были свободны, все, кроме одного. За столиком в уголке сидела девушка лет 25, перед ней стояла рюмка коньяка и чашечка кофе. "Двоится" - подумал он и чуть не выронил горячий кофе, в который в замешательстве погрузил большой палец. Девушка улыбнулась и отхлебнула коньяк.
Они пили и болтали, закусывали шоколадкой, снова болтали и снова пили…
Выйдя в сортир, он подумал что, наверное, уже около 12, и, почти наверняка он уже безработный, что спасти его сможет только липовая медицинская справка, которую, конечно же, сможет ему выдать его очаровательная знакомая, врач - педиатр. Значение последнего слова было журналюге не столь важно. "Но это все потом, говорил он себе", покупая 2 бутылку Арарата. "Сейчас надо жить и наслаждаться каждой секундой такой замечательной жизни, проблемы обязательно решаться позже, тем более с такой очаровательной спутницей".
Вторую бутылку коньяка была вскрыта у него дома. Жизнь била через край, аромат сочного, вкусного и на редкость ароматного шашлыка из кафе и оригинально приготовленного его спутницей на скорую руку салата, были выше всяких похвал. "Ничего, что содержимое коровки на половину выдоено, есть еще вторая половина, и она ничуть не хуже первой! Какой эфир может сравниться с этим чудом, имя которому - жизнь!" - упоенно шептал он ей на ушко, и ушко благодарно внимало.
Утро. Пронзительный луч солнца навязчиво впился в глаза. Не менее пронзительная боль железным обручем сдавила виски. "Вот ведь наказание, и за что такие муки?" - подумал он и попытался вспомнить события вчерашнего дня. Это было трудно, но он вспомнил. Как в замедленной съемке поплыли, вращаясь перед затуманенным взором события и люди, которых было всего трое - он, барменша за стойкой и она, его очаровательная черноволосая бестия, как ласково он ее называл. Воспоминание о ней непроизвольно натянуло блаженную улыбку на ставшее необъятным от количества выпитого лицо. "Кстати где она? – наверное, в душе, подумал журналюга." Зайчонок, курочка, ластуля и прочие персонажи животного мира, которых он тщетно вызывал из соседней комнаты и ванной, почему - то не являлись. "Наверное, оставила записку и пошла на работу - она же у меня педиатр!" - подумал он и с трудом приподнялся. На полусогнутых, ковыляя, словно раненный террорист, пробираясь между осколками безвременно разбитой и выдоенной коровы, он добрался до холодильника, где обнаружил пустую бутылку из под кефира. Холодное стекло у виска быстро нагрелось и не принесло желаемого результата. Он сел на пол, и поднял свою старую рабочую сумку. Достал кассету, с записью сенсационного репортажа, который теперь вряд ли кто - то посмотрит и перевернул сумку вверх дном. Сумка была пуста, вторая половина коровки отправилась вслед за первой, видимо стремясь к совершенной гармонии. Дополнительный ручной осмотр был более плодотворным и подарил ему короткую записочку от ночной феи: " Не хотела тебя будить, дорогой, да и к тому же у меня эфир, извини, спасибо за все…" "Ничего не понимаю, какой эфир, эфир должен был быть у меня, а она же педиатр!!!" "Получается, что педиатром она работает ночью, а днем выходит в эфир! "
- так думал он, пытаясь связать в одно целое то, что никак не связывалось, а глаз буренки, безвременно почившей накануне, с жалостью и укоризной взирал с осколка на несостоявшегося журналюгу. "Как хорошо, что ты не попал в эфир!", - думала буренка.